– Я сам, мисс.
– Хорошо. – Фейт с облегчением отошла в сторону.
Стивенс плеснул на порез бренди. Николас даже не вздрогнул. Морщина на лбу, однако, стала глубже. Стивенс взглянул на него и тоже нахмурился. Николас прорычал:
– Давай, не тяни!
– Стивенс был явно привычен к такому делу; руки его двигались споро и умело, когда он прокалывал и стягивал, прокалывал и стягивал. Фейт становилось плохо каждый раз, когда иголка протыкала кожу Николаса. К третьему стежку она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.
Николас заметил это. Он взял ее руку и сказал низким, почти свирепым голосом:
– Не смотри, если тебе от этого плохо. Со мной правда все в порядке. Пойди позавтракай, Фейт. Это приказ.
Но Фейт покачала головой. Она была готова вытерпеть все до конца. И твердо решила доказать, что может вписаться в его нелегкую жизнь.
Он хотел обернуть ее в вату и отослать в Англию к одинокому, безрадостному комфорту. Но несмотря на неудобства, она счастливее в этом путешествии, чем в любое другое время своей жизни, и не собирается рисковать своим будущим, проявляя излишнюю чувствительность и падая в обморок при виде того, как иголка входит в кожу!
На протяжении всей процедуры Николас ни разу не дернулся и не издал ни звука. Солдаты не такие, как все, подумала Фейт. Ему наверняка было ужасно больно, но он сидел молча, не шевелясь, и только хмурился.
Его руки держали ее ладони, словно это она нуждалась в утешении. Он наблюдал за ней. Она ощущала каждое прикосновение его взгляда, как теплую ласку, призывающую ее смотреть на него, а не на рану. Но Фейт не позволила себя отвлечь. Она не отрывала глаз от пореза. Она твердо решила показать ему, что может справиться со всем, что бы это путешествие ни подбросило ей. Она была решительно настроена остаться с ним и после Бильбао, чтобы вместе, бок о бок, смело встретиться с тем, с чем ему предстоит встретиться.
Его теплые пальцы гладили ее кожу мягкими, ритмичными движениями, которые были очень успокаивающими.
– Мисс, вы знаете, как выглядит подорожник?
Фейт заморгала, удивившись вопросу Стивенса. Ботаника в данный момент казалась совершенно несущественной.
– Это сорняк, верно?
– Да, но очень полезный. Вы узнаете его, если увидите?
Фейт нахмурилась, пытаясь вспомнить.
– Я не слишком хорошо знаю травы, только те, что использовала кухарка, когда мы болели. Подорожник – это такой, с невзрачными зелеными цветочками?
– Совершенно верно, мисс. Низкорослый, с широкими зелеными листьями. В армии мы, бывало, называли его солдатской травой. Он здорово заживляет.
– Да? Тогда я прямо сейчас пойду и поищу. Наверняка он растет где-нибудь поблизости. Он же почти везде растет, верно? – Фейт взглянула на Николаса. – Ничего, если я оставлю тебя ненадолго и поищу траву?
– Да, конечно, иди, – серьезно ответил он.
Она отпустила его руки и поднялась на ноги.
– Я помогу тебе найти, – сказала Эстреллита у нее за спиной. Фейт вздрогнула. Она и забыла про цыганку.
– Тебе нужна трава, чтобы остановить кровь, да? – спросила Эстреллита у Стивенса.
– Точно. Принеси немного, помоги капитану.
Эстреллита фыркнула.
– Я делаю это не для него. Я пойду с ней, чтобы она не заблудилась.
Николас смотрел, как две молодые женщины спешно направились в сторону леса. Они были странной парой; цыганка его презирала, но, кажется, приняла Фейт.
– Я подумал, что лучше отослать мисс Фейт. Она уже стала зеленой.
– Знаю.
– Она хорошая, мистер Ник. Очень хорошая.
– Знаю.
Стивенс нахмурился и, кажется, собирался сказать что-то еще, но потом передумал. Он снова склонился над порезанной ногой.
– Эта цыганская девчонка присмотрит за ней, позаботится, чтобы она не заблудилась в лесу. Тут уж никаких сомнений.
Несколько минут Стивенс работал молча. Затем он осторожно сделал последний стежок и затянул нитку.
– По-моему, вы почти не чувствуете боли. Или мне почудилось?
Ник спокойно посмотрел на него.
– Тебе не почудилось.
Стивенс заворчал и отрезал нитку ножом.
– Нехорошо это.
– Ну, это как посмотреть. Некоторые сказали бы, что это благословение, – насмешливо заметил Ник.
Стивенс опять заворчал и начал бинтовать ногу. Ник не хотел думать об этом.
Эстреллита схватила Фейт за руку и заставила остановиться.
– Я пошла не для того, чтобы помочь найти солдатскую траву, – сказала она низким, напряженным голосом.
Фейт удивилась:
– Тогда зачем ты пошла?
Эстреллита украдкой огляделась.
– Я пришла молить за жизнь бабушки.
– Что? За жизнь твоей бабушки? Но ни у кого из нас и в мыслях нет каким-то образом навредить ей, Эстреллита. С чего ты вообще это взяла?
Эстреллита явно не поверила ей.
– Твой муж... Он слушает тебя. – Она крепче стиснула руку Фейт. – Пожалуйста, скажи, чтобы он не трогал ее. Скажи ему, чтобы не подходил к ней близко.
Фейт, как никто другой, знала, как благороден Ник по отношению к женщинам.
– Николас не сделает ей ничего плохого, обещаю тебе. Возможно, он выглядит суровым – и, может, он такой и есть, но с женщинами он нежнейшее создание. Уж я-то знаю.
Эстреллита покачала головой:
– Нет! Ты его жена. Он не причинит тебе вреда, потому что любит тебя. Но бабушку мою он не знает, не любит. А тебя он послушает. Скажи, чтобы не трогал ее.
– Он спас меня так же, как спас тебя, когда я еще была ему никто. Совершенно чужая девушка, убегающая от ужасных мужчин.
Но Эстреллиту и это не убедило.
– Ты красивая. Конечно, он помог тебе. А бабушка, она старая и морщинистая, и ни один мужчина не назовет ее красивой – но каждая морщинка на ее лице дорога мне. Кроме нее, у меня больше никого нет. Все умерли, остались только мы с ней.
– Внешность не имеет значения для Николаса. Когда он спас меня, было темно, он даже не видел моего лица, но это было не важно. Ведь он не ударил ни одну из тех женщин, которые напали на тебя в деревне. Хотя те женщины дрались и царапались, он не тронул ни одну из них, просто отражал их удары и отодвигал в сторону. Разве это похоже на человека, который может обидеть старую женщину, да к тому же твою бабушку?
На короткий миг на глаза Эстреллиты набежало сомнение, но мгновение спустя она покачала головой и монотонным голосом сказала:
– Во сне я видела это. Бабушка на земле, грудь у нее в крови. И твой муж с кровью на руках. Что это может означать? Мои сны, они не лгут. – Она добавила трагическим голосом: – Бабушка и я – мы последние в нашем роду. Если она умрет, я останусь одна в целом мире.
Фейт закусила губу. Перед лицом обреченной уверенности Эстреллиты невозможно было сказать, что сны – это всего лишь сны. Эстреллита бы не поверила ей. Кроме того, Фейт и сама верила в силу снов. Но сны уже подводили ее раньше, а за доброту и порядочность Николаса она могла поручиться своей жизнью.
Она обняла цыганку.
– Эстреллита, уверяю тебя, мой муж не причинит вреда твоей бабушке, он не такой человек.
Эстреллита обреченно пожала плечами:
– Он убьет ее. Я это знаю.
– Нет, не убьет, – твердо сказала Фейт. – Обещаю тебе.
– Мы переночуем здесь, – объявил Ник, когда они достигли лесной прогалины у подножия гор.
Фейт ссутулилась в седле. От разочарования не меньше, чем от усталости. С тех пор как Эстреллита присоединилась к ним, они устраивали ночевки под открытым небом.
Николас протянул руки, чтобы помочь ей спуститься с лошади.
– Теперь уже недолго, – проворчал он. – Я понимаю, что это путешествие должно казаться бесконечным.
Бесконечным? Она хотела, чтобы оно было бесконечным.
– Полагаю, мы доберемся до Бильбао через три дня.
– Три дня! – ахнула Фейт. Не может быть, чтобы так скоро. Она взглянула на суровый профиль мужа. Она прекрасно понимала, что он заставит ее уехать, как только они доберутся до Бильбао.